развития обширной области, в которой на протяжении нескольких
тысячелетий пересекались, скрещивались и взаимовлияли народы разных рас и
культур» (Й. Клима). Этот труд Грозный закончил с напряжением всех сил в
последние годы жизни.
В мае 1944 года апоплексический удар подкосил здоровье ученого и лишил
его возможности вернуться после освобождения к преподаванию в университете.
Несмотря на это, Грозный продолжал работать и публиковать результаты своих
исследований; его квартира на Оржеховке в Праге всегда была открыта для
студентов и младших коллег. К семидесятилетию ученого количество опубликованных
им книг, исследований и статей достигло круглой цифры — 200. Но если мы даже
прибавим к ним более 150 рецензий, являвшихся самостоятельными научными
работами, это послужит наглядным выражением лишь меньшей части его деятельности,
которую и в этом возрасте он не собирался прекращать: «Пенсия и
ничегонеделание? Где там! Это не для меня!».
От работы ученого оторвал лишь несчастный случай. Это произошло 22 мая
1952 года. Он писал в своем кабинете, хотел наклониться к нижнему ящику
письменного стола, упал и сломал ногу. Грозного перевезли в ближайшую больницу,
военный госпиталь в Стршешовицах, и там он лежал до сентября в большой общей
палате вместе с молодыми солдатами, оказывавшими ему всяческое внимание. Он
отплачивал им за это воспоминаниями о путешествиях по Малой Азии, Сирии и
Месопотамии, воскрешая перед слушателями древние культуры вымерших народов и
рассказывая веселые истории из своей жизни (многие факты в настоящей книге
взяты из этой его последней неписаной автобиографии). Неохотно прощался он с
новыми друзьями, когда узнал, что его переводят в правительственный санаторий.
Здесь Грозному был вручен декрет, которым 12 ноября 1952 года президент
республики Клемент Готвальд за научные заслуги и образцовое поведение в тягчайшие
для нации времена назначил его одним из первых членов вновь основанной
Чехословацкой академии наук.
Но недолго пришлось Грозному носить титул академика и пользоваться
вниманием, которое ему оказывало народно-демократическое правительство. 13
декабря, после того как прозвучали обычные позывные радионовостей, диктор
глухим голосом прочел сообщение Чехословацкого агентства печати: «Чехословацкая
академия наук с прискорбием извещает, что в пятницу, 12 декабря 1952 года, в
правительственном санатории в Праге скончался видный член Чехословацкой
академии наук, академик Бедржих Грозный, один из крупнейших представителей
мирового востоковедения».
А 22 декабря в большом зале древнего Каролинума, прощаясь с покойным в
присутствии представителей правительства, высших школ, чехословацких и
зарубежных научных организаций, армии и множества сограждан, академик Зденек
Неедлы говорил над его гробом: «От нас ушел ученый с огромным кругозором,
простиравшимся до самых отдаленных времен и земель, ученый, который с первых
своих шагов в науке шел непроторенным, необычным путем... И наша скорбь тем
глубже, что этот великий магистр нашей и мировой науки ушел от нас в момент
рождения и первых начинаний Чехословацкой академии наук, одной из самых ярких
звезд которой он был... Его уход — невозместимая потеря для нас. Но великое
дело его жизни живо и будет жить!».
Глава десятая
НОВЫЕ ОТКРЫТИЯ
НА СТАРЫХ МЕСТАХ
Атака, в которой Грозный уже не участвовал
Уход Грозного с поля хеттологической битвы не остановил атаки на тайну
иероглифов. С тихим упорством людей науки, знакомых нам по лабораториям Павлова
и Флеминга, без манифестационного провозглашения цели, которое нам так
импонирует у исследователей типа Амундсена и Пржевальского, отправляются
археологи в царство хеттов, полные решимости не оставить там камня на камне,
пока не будет найдена надпись, где рядом были бы хеттские иероглифы и текст на
известном языке. Так отвечают они на слова дряхлого уже Сэйса: «На расшифровку
хеттских иероглифов в полном смысле слова я уже не надеюсь — разве что фортуна
подарит нам длинную двуязычную надпись».
Снова подъезжают тяжелые грузовики с кирками, лопатами и ломами к
большому перекрестку в Каркемише на Евфрате, где видны рельефы хеттского царя
Арара и где десятки лет назад уже вели раскопки Смит, Лоуренс, Хогарт и Вулли.
Снова врезаются заступы в землю крутого холма у Хамы на Оронте, где Райт
обнаружил «чудесный камень» и где Грозный во время своего последнего посещения
нашел только «логовища шакалов и одичавших собак, покой которых он несколько
раз нарушил». И снова подписывает банкир Симон чек для Германского восточного
общества и Берлинского археологического института, чтобы они направили
экспедицию в Богазкёй.
С той же надеждой, с какой археологи отправляются на старые места,
зондируют они и новые местонахождения: в Марате на Сейхане, где была обнаружена
статуя льва, от гривы до хвоста исписанного хеттскими иероглифами, на холмах
Алишар, Фрактин, Аладжахююк, Арслантепе, Юмюк-тепе и других.
Хеттское
бронзовое оружие из разных местонахождений (вторая половина II тысячелетия до
н. э.)
Среди этих исследователей глубин прошлого — французы, англичане,
американцы, турки, а главное — немцы, имеющие в Стамбуле хорошо финансируемый
филиал Берлинского археологического института. Не случайно поэтому ключ к хеттским
иероглифам, который так долго никто не мог отыскать, нашел именно сотрудник
этого института. И не один ключ, а целую связку! Но все эти ключи оказались
коротки, чтобы сдвинуть последнюю пружину в замке, висевшем на седьмых вратах
хеттских тайн.
Имя этого счастливца и неудачника — Курт Биттель. Он родился в 1907
году в Хейденхейме (Вюртемберг), изучал археологию и историю в Гейдельберге,
Марбурге, Вене и Берлине, а в 1930 году получил стипендию для учебной поездки в
Египет и Турцию. В Стамбуле директор филиала Берлинского археологического
института Мартин Шеде пригласил его на экскурсию в Богазкёй, и, когда
двадцатитрехлетний студент впервые увидел руины столицы Хеттского царства, он
еще не подозревал, что исследование их станет